Уже прошло 3 года, как Катя переболела Турцией. Теперь она больше не видит ее во сне, все реже открывает учебники и словари, а при звуках знакомых песен душа ее не рвется на части. Девушка совсем перестала ходить по восточным кабакам и штудировать расписание рейсов на Стамбул, а при виде компании черноглазых и развеселых, не заходится радостным хихиканьем.
Турция прошла как болезнь… Возможно, в каком-то смысле, это была болезнь юности. С возрастом все проходит…
Только иногда Катя чувствовала приступы дикой тоски. Ей казалась, что все могло бы быть совсем иначе… Но даже они становились все реже и реже.

2005
- Ты приедешь?- спросил он.
- Ну черт знает. Ну наверное… - Катя отвечала неохотно.
- Приедешь ко мне в Измир, сама?
Во Внуково Катя первый раз поехала одна. Она вообще впервые была совсем одна в Москве. Погода совсем не радовала, как на зло шел промозглый дождь со снегом и от этого было еще тоскливее. Катя мечтала о том, чтобы там, куда она собралась, было все по-другому.  Хотя, она очень смутно представляла себе, зачем она едет. Ей безумно хотелось, чтобы никто не узнал, что она поехала в первый раз.
Круглый зал отлета во Внуково. В центре стояло кафе. Кате ужасно захотелось выпить чая, но на рейс зарегистрировалось всего четыре женщины, а остальные пассажиры – мужчины, среди которых совершенно не было русских. Не желая привлекать к себе излишнее внимание, она решила не ходить за чаем, и разглядывала специфический контингент, теребя в руках свой посадочный талон. Мечтала она только об одном - об адекватном попутчике и месте у прохода.
Войдя в салон, она поняла, что боги отвернулись от нее в тот день: на ее месте у окошка сидел ОН. Джинсы, с заправленным в них свитером, натянуты до ушей, меховая шапка с козырьком надвинута на глаза, и из-под нее на выпуклый живот свисают мохнатые черные усы.
- Пардон, бей-эфенди, о йери бенимкидир.
Усатый не шелохнулся.
- Пардонума, говорю, местечко мое заняли!- Катя негодовала.
Английский  практиковать она не стала, шлепнулась посередине. Ей казалось, что весь салон уже обернул на нее свои черные очи в невообразимом количестве, а ее полностью черный незаметный свитер на самом деле было красным платьем с голой спиной.
Она закрыла глаза, и стала рисовать себе радужные картины своего турецкого будущего. Рядом на сиденье кто-то приземлился. Катя приоткрыла один глаз, рассчитывая, что увидев очередной заинтересованный черный взгляд, тут же изобразить спящую или мертвую.
Парень сидел с прикрытыми глазами и всем своим видом демонстрировал полное безразличие.
Она только возблагодарила Аллаха за безмолвного соседа, как вдруг он спросил:
- Это норка или нерпа?
- Где? – не поняла она, что вопрос относился именно к ней.
- Мех у тебя на куртке, это норка или нерпа? – уточнил парень, не открывая глаз.
- Вроде норка, – Катя смутилась, не зная, как выглядит нерпа, ибо всегда думала что нерпа и норка – одно и то же.
- Непохоже. Давай я твою куртку наверх уберу, что ты тут будешь жариться. Я Осман, очень приятно, - представился парень.
Осман отлично разбирался в мехах, как натуральных, так и рыбьих, ибо сам был владельцем толстенного овечьего тулупа и меховой лавки в "Лалели".
- Как одна, ты дура что ли? Тебя хоть встретит кто-нибудь? – вопрошал он Катю, сбиваясь с русского на азербайджанский. Ее новый знакомый после второй бутылки ликера, вылитого в кофе, совсем к ней расположился. 
- Встретит, не боись. Я знакомого попросила. Все будет в лучшем виде - куплю билет в Измир, переночую в Стамбуле, и утречком улечу.
- Вот если этого твоего Джамала в аэропорту не будет, я еще посмотрю, что там за хрен, этот твой Джамал, ты… это… на сколько едешь? 
- Я на три недели еду, - ответила Катя.
- Три недели? Ну отлично, вот если его там не окажется – поедешь со мной к маме, три недели просидишь дома, потом я тебя обратно в Москву отправлю. И смотри у меня, ни шагу в сторону!
Катя негромко захихикала, чем разбудила усатого, отказавшегося и от воды и от еды. Он поинтересовался у Османа, как дела и настроение, на что ее новый друг ответил по-турецки:
- Дружище, еду с женой, выпиваю, а ты тут разлегся. Свалил бы в конец салона, там и полежать есть где - захотел отвязаться Осман от пытливого соседа.
Усатый, приговаривая: «Афийет олсун», уперся на задние ряды. А Осман распечатывал новую бутылочку.
Самолет приземлился в Стамбул.
Осман и Катя довольно быстро прошли паспортный контроль, обменялись телефонами, и поприветствовав Джамала, Осман отпустил Катю со спокойной душой на все четыре стороны. 

В Стамбуле лил дождь.
На следующий день Катя летела в Измир. Ей было ужасно одиноко, но периодически захватывало дух от ощущения свободы.
В Измире лил дождь, да такой, что целые реки стекали по узким улочкам Борновы и Байраклар.
Мохамет появился неожиданно. Пока Катя ждала свой багаж и высматривала  свои нехитрые пожитки на ленте, он прорвался через толпу встречающих, что-то сказав охране, и будто принц предстал перед ней, мокрой и ошарашенной.
- Хеллоу, дарлинг, - слащаво промурлыкал он, и ее охватило чувство вселенского счастья.
Надо сказать, их роман не клеился с самого начала. Катя положила на него глаз еще летом в Мармарисе, когда он заприметил ее подругу. Впоследствии Мохамет шутил, что и на Катю упал его взор (благо глаза у него два), но уступил ее товарищу. Летом, к несчастью, у них ничего не срослось, как и у Катиной подруги. Со слов Мохамета Света разбила ему сердце, поэтому он искал помощи у Кати для лечения своих душевных ран. Их переписка и томные беседы по веб-камере сделали свое дело, так и началось Катино путешествие в Измир.
- Мама, папа, брат, сестра и остальные родственники – знакомьтесь. Катя-ханым, объект моей горячей любви, - гордо отрапортовал Мохамет.
Мама, курдянка Сафие-ханым, чмокнула в щеку и позвала к столу. Папа угрюмо привстал. Старший брат Мурат заулыбался красивейшей из своих улыбок, а сестра Муаззес защебетала что-то непонятное. С картавым воплем «Мешут дайин гелинииии» на Кате повисла трехлетняя племяшка Месута, и это значило «Добро пожаловать в семью».
Через два дня закончился дождь. Он прогнал пару с Улицы Влюбленных, промочил насквозь Катины замшевые сапоги, через щели в обшивке древнего корыта Мохамета, которое он любовно называл «арабой». Машина пахла гнилыми тряпками, пока палящее декабрьское солнце в течение недели не высушило ее. Простуженная и утомленная Катя таскалась со своим аркадашем по Измиру.
- Ну посидим еще немножко! – просила она в кальянных на набережной и в студенческих кафешках с живой музыкой в Борнове. Ей хотелось бесконечно бродить по набережной, есть колечки с кунжутом на рынке, гулять по Каршияке и смотреть Гарри Поттера без перевода в пустых кинотеатрах.
Мохамет был неумолим. Ему было не интересно круглосуточно лазить по городу. Кроме того, у него была куча дел, он оформлял себе визу в Тайланд, чтобы остаться там на подольше и поработать в туризме. Поэтому он ныл: «Ашкым давай гуляй скорее», и частенько попросту оставлял Катю на большом балконе дома в Борнове, смотреть на гору и минареты.
Две недели пролетели со свистом. 
- Ты вернешься? - спрашивала ее маленькая Неслиша. 
Катя тогда была уверена, что вернется. Это даже не обсуждалось. 
Катя и Мохамет сели в самолет, всунули в уши по наушнику и целый час мечтали о новой жизни. Она – о жизни в Измире без Мохамета. Мохамет – о Тайланде и открывавшихся перспективах сомнительного бизнеса.
- Поедешь со мной к Айтачу? Можем остановиться у него, - предложил он.
- Нет, спасибо. Я буду жить в гостинице, - Катя поняла, что они были уже чужие.
Вечером он не позвонил. Она прекрасно погуляла по Таксиму со старым приятелем, и к ночи вернулась в отель.
- Пошли с нами на Бенни Бенасси! – требовал радостный голос Мохамета, звонившего откуда-то из азиатской части.
- Май нейм из Айтач, бат доунт тач ми! – врывался веселящийся голос его стамбульского аркадаша по университету.

В четыре утра, подергавшись под весьма занудную долбежку каких-то затрапезных диджеев и сославшись на головную боль, Катя села в такси и уехала в отель. Никто почему-то не кинулся ее провожать, но ей было уже все равно.
Короткие звонки на тему «Как дела?» продолжались еще неделю. Катя обзавелась новыми друзьями, встречалась со старыми. У нее в Стамбуле была ежедневная куча дел, и ни разу не возникло желания поехать в азиатскую часть. Надо сказать, Мохамет тоже не изъявлял желания оказаться в европейской. Только однажды вечером, ужиная со знакомой где-то в Фатихе, Катя позвонила узнать, как дела, и услышала: «Все хорошо, мы в Таксиме. Хочешь – приезжай». Ей уже не хотелось.
В предпоследнее утро Катя проснулась с щемящим чувством. Снова начался дождь. Слезы навернулись на ее глаза. 
- Черт, здесь куча друзей, так красиво и хорошо, но нигде и никогда мне не было так одиноко! - думала девушка.
Катя посмотрела на часы, влезла в джинсы, и вызвала такси. Долетев без пробок до аэропорта, она подбежала к стойке регистрации на Бахрейн. Регистрация только начиналась. Мохамет появился минут через десять.
- Ты пришла? Я думал, я тебе безразличен, - предположил он.
- Напрасно ты так думал. Правда я и сама так думала. Не безразличен, нет. Не уезжай, пожалуйста. Не надо лететь в Тайланд. Поехали со мной, поехали ко мне, - чуть не умоляла барышня.
- Мне тут надо еще кое-что купить, посмотришь за чемоданом? - просто спросил он.

Пляжный отдых на Кипре, в Китае и Египте. Вместо донеров и пилава – суши и роллы. Вместо турецкого флага на стене – свадебная фотография.
Три года прошло после ее болезни. Турция проходит…
Только иногда ее пронзает дикая тоска. Ей кажется, что все могло быть иначе. Потом отступает. Снова сменяется спокойствием. Лишь насмешку вызывают рассказы подруг про восточные амуры. И она понимает, что это не Турция осталась такая далекая и манящая. Это юность – такая недостижимая.

******************